Главное меню

Регистрация даст полный доступ к материалам сайта и возможность оставлять комментарии!

Анонс

Коммюнике 5 декабря 2015 г.


Благодарность, здоровая критика и конструктивное обсуждение материалов сайта способствуют его улучшению
и вдохновляет авторов на публикацию новых статей!

Пожертвовать на нужды «ЭНЦИКЛОПЕДИИ КОЗЕЛЬСКА»

Яндекс.Деньги 41001812434462

WebMoney R526676624487
или Z299278482546
или E342716984942

почта "ЭК":
kozelskcyclopedia
@yandex.ru

QR-Код сайта "ЭК"

QR-Code dieser Seite

Голосование

Как Вы – житель города Воинской Славы – обычно проводите свое свободное время? Чему отдаёте предпочтение?

Поиск по сайту

ПРАЗДНИКИ СЕГОДНЯ

Revolver Map

Anti Right Click (Hide this by setting Show Title to No in the Module Manager)

Мифологические рассказы из уст "очевидцев" E-mail
(0 голоса, среднее 0 из 5)
РАЗДЕЛ >>ЧЕРЕЗ ВЕКА - Этнография
09.07.2013 06:50

Моя тётушка Екатерина Фроловна, в девичестве Бойцова (1923-2002 гг.) была родом из Дешовок, а жила на самом краю Козельска. У речки Ордёнки. Она была замечательной рассказчицей. Бывало, как стемнеет, сядет на стул возле печки, и ну рассказывать нам - малышне про свои внезапные встречи со всякими малообъяснимыми явлениями, да об услышанных от подруг случаях. Любимая наша тема - как видали прежде не раз в верховьях реки Ордёнки, куда будучи молодой Катя хаживала за малиной да по яблоки, самого чёрта. Обязательно в виде мужчины. С виду обыкновенный, прилично одетый, да только на ногах копыта, навроде как у козла. Мы слушали, а в те овражистые да кустистые места всё равно ходили.  Совсем не страшно было. Наверное...

Прошли годы, и многое из тех рассказов, позабылись. Никто из нас не записывал. А есть, оказывается люди, для которых собирать и фиксировать подобные "ужастики" - это работа. Сегодня мы знакомим вас с замечательным специалистом ЕЛЕНОЙ ВЛАДИМИРОВНОЙ МИНЕНОК. Собранные в конце прошлого века в соседних с козельскими местами рассказики сельчан - точь в точь "байки" моей тёти Кати.

 

Наши предки считали, что мир делится на две половины — свой, человеческий, и чужой, населённый мифологическими существами - водяными, лешими, домовыми.

Деды и прадеды умели ладить с ними, и заповедовали нам древние правила, дошедшие до нас в рассказах - быличках (иллюстр. взято здесь)


 

 

 

 

 

 

 

 

 

Е. В. Миненок (Москва) 

(Институт мировой литературы им. М. Горького РАН, Москва)

 

МИФОЛОГИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ ИЗ УСТ "ОЧЕВИДЦЕВ" 

 

Из всего изобилия мифологических рассказов, бытующих на терри­тории Калужско-Брянско-Смоленского пограничья, особое внимание привлекают былички, записанные от так называемых «очевидцев» сверхъ­естественных событий. Классическая отсылка к родственнику или знако­мому в подобных текстах замещается собственным свидетельством рас­сказчика. Трактовка возникновения данных историй как следствия инди­видуальной фантазии исполнителей представляется банальной и по сути не объясняет ни обязательной «традиционности» таких быличек, ни само­го феномена «свидетельства». В нашей коллекции, собранной с 1989 по 1998 годы в пограничных районах Калужской, Брянской и Смоленской областей, насчитывается свыше трех тысяч мифологических рассказов. Доля быличек, зафикси­рованных от «очевидцев», незначительна — 158 текстов. Тем не менее, уникальность проявления в них «авторского начала» и необычайно силь­ная актуализация традиционных представлений делает эти тексты за­служивающими отдельного анализа.

Как правило, они до предела насыщены разнообразными бытовыми подробностями, создающими столь необходимый для любого свиде­тельства контекст реальности. Рассказчик добивается ощущения досто­верности, «погружая» аудиторию в «материю» прошедшего времени. Факт его узнаваемости — основное доказательство подлинности пове­ствования в целом.

Вместе с тем мифологические рассказы из уст «очевидцев» уникаль­ны, ибо в них проявляются некие скрытые «порождающие» факторы са­мой традиции, поскольку личная «вовлеченность» в тот или иной сюжет раскрывает существующую взаимозависимость между мифологическим представлением (как единичным проявлением традиционного коллективного сознания) и его «открытостью» для восприятия отдельными ин­дивидуумами. Былички-«свидетельства» безошибочно указывают на на­иболее актуальные, «пульсирующие» элементы системы мифологичес­ких представлений.

Былички «очевидцев» отличаются повышенной установкой на до­стоверность — «я ручаюсь собой, что это было именно так». Соот­ветственно, для понимания причины такой установки важно объек­тивно представить состав исполнителей подобных суеверных рас­сказов. Как показывает полевая практика, «очевидцами» могут быть люди обоего пола и совершенно различного возраста.[1] Однако ми­фологические представления такого исполнителя манифестируют­ся крайне редко единичными текстами; как правило, рассказчик бы- личек-«свидетельств» является хранителем обширного репертуара произведений несказочной прозы, состоящего из развернутых, хо­рошо детализированных текстов на разнообразные мифологичес­кие сюжеты. Безусловно, индивидуальная предрасположенность к подобным темам, иными словами — личная заинтересованность, яв­ляется одним из основных факторов воссоздания специфических текстов-«свидетельств».

Обращает на себя внимание и тот факт, что сюжеты подобных бы личек реализуются во временном пространстве детства рассказчика или перед последующим несчастьем. В некоторых текстах эти два типа повествовательной хронологии могут объединяться.

Былички с героем-ребенком актуализируют широко распростра­ненное традиционное представление о том, что мир сверхъестест­венного гораздо чаще приоткрывается детям и старикам. С одной стороны, это может объясняться меньшей временной дистанцией, отделяющей эти возрастные категории от рубежа жизнь-смерть. С другой, — видеть домовых, леших, русалок и прочих демонологиче­ских персонажей могут только люди «достойные», каковыми по тра­диции считаются дети и старики. В этом отношении показательны ситуации, когда мать, встретившись со сверхъестественным, как и полагается взрослому, пугается, тогда как дочь-ребенок (впоследст­вии — рассказчица) не испытывает никакого страха. (См. тексты 3, 4)[2]. И дело не только в том, что ребенок не владеет всей полнотой информации о потенциальной опасности встречи с демонологичес­ким персонажем. Из-за своей непричастности к мирским грехам де­ти обладают определенной нравственной «защитой» по отношению ко всему потустороннему.


Энциклопедия суеверий. – М.: Миф, Локид, 1995: – 560 с; илл.

Составители: Э. и М.А. Рэдфорд (английские суеверия); Е. Миненок (русские суеверия, подбор илл.)

 

В «детских» быличках собственно мифологический мотив, как пра­вило, не детализируется — сверхъестественный момент важен сам по себе. Например, хозяин (домовой) вздыхает на печи (см. текст 4); маль­чик видит бегущих ведьм и слышит конский топот (см. текст 1); нагая русалка сидит на пне (см. текст 2) и т. д. Представление о демонологи­ческом персонаже реализуется в виде общеизвестного (для данной ло­кальной традиции) клише: домовой живет на (под) печи (-ью); ведьмы распускают волосы, как конские гривы, и ржут по-лошадиному; русал­ки голые и сидят на пнях и т. д. «Генетически» подобные былички-«сви- детельства» занимают промежуточное положение между поверьем — своего рода «чистым» мифологическим представлением — и текстом- меморатом, описывающим сверхъестественное событие, произошед­шее с неким третьим лицом.

В быличках, повествующих о происшествии, имевшем место в жиз­ни самого исполнителя, почти всегда фигурируют реальные люди — свидетели «изложенного факта». Представляет особый интерес опро­сить всех упомянутых исполнителем лиц относительного данного сю­жета. Все наши попытки реализовать подобный собирательский экспе­римент, к сожалению, не имели положительного результата — «свиде­тели» либо умерли, либо сменили место жительства.

Определенную часть мифологических рассказов составляют текс­ты, повествующие о встрече исполнителя со сверхъестественным явле­нием, когда тот находился в неком «пограничном» состоянии —- спал, бо­лел, был пьян и т. д. (см., например, текст 6). В этом случае авторская позиция находит вполне реалистичное объяснение — исполнитель в «пограничном» состоянии воспринимает объективно существующие ре­алии и позже трактует свои ощущения согласно усвоенной мифологе­ме, которая, в свою очередь, находит подтверждение в реальном факте. Например, ощущение — рассказчица задремала и почувствовала нава­лившуюся на грудь тяжесть; трактовка ощущения — это приходил хо­зяин (домовой); реальный факт — через месяц умер муж. Последова­тельность повествовательных компонентов былички: «необычное ощу­щение — его трактовка — реальное событие» — в действительности может выглядеть иначе: «реальное событие — воспоминание о необыч­ном ощущении — его трактовка».

Более сложный случай представляет собой научное объяснение сверхъестественного события, свидетелем которого оказался рассказ­чик, «не отягощенный» никаким «пограничным» состоянием. В подобных текстах невозможность применения реалистичной трактовки мифоло­гического события часто компенсируется чрезвычайно усиленным тра­гизмом самого повествования (см., например, текст 7).

Таковы, вкратце, наиболее общие замечания, которыми мы предва­ряем публикуемые тексты, которые, безусловно, заслуживают как во­влечения в научный обиход, так и внимания любителей фольклора.

Текстологические примечания:

Текст в круглых скобках является комментарием автора статьи.

Текст в квадратных скобках — восстановленный по контексту не­произнесенный, но подразумеваемый исполнителем фрагмент повест­вования.

Фрагменты текста в угловых скобках — восстановленные прерван­ные словоформы.

 


Район Калужской области, где в основном были собраны публикуемые здесь былички, карта из интернета

(Козельск справа на обреза фрагмента карты)

 

ТЕКСТЫ

(по техническим причинам сноски приведены в конце материала)

 

№1

Я сейчас расскажу тебе, знаешь, я был маленький. (Обращается к своей матери — Н. П. Козловой), помнишь, когда ты искала нас с Анюшей (старшей сестрой рассказчика), ну, ладно, вот с Анюшей ты искала... Ну, мы с Кирюхой от Крысанишка [сбежали], вот хуры[3], ког­да ездили за лесом — отец, Крысанишка. Ну, вот, оны на машине, а мы с этим, с Кирюхой, ну, мы сидим вот тама-то (показывает напра­во) в конце [деревни], ну, сидим, ну, маленькие — смотрим, как бегут, оттуда, во, с Михалёва[4]. У нас Михалёво вот там, все эти колдуньи собиралися! И оттуда — раз сюда, как вот топот лоша<диный>, ну, та­бун лошадей прёт на хрен! Ну, сколько нам было с Кирюхой, может, по десять [лет], может, на хрен. Ну, всё! Я тут это... А, страшно.. И вот, здесь вот мост, и вот как — ду-ду-ду-ду-ду! (Имитирует лошадиный топот). Проскочило! Всё! Мы двое [испугались] — ну, ясное дело (смеется), ну, маленькие, десять, десять лет. После этого смотрю — мать идёт, моя, во, она идёт (показывает на Н. П. Козлову), и его мать, во, идут, нас ищут!

№2.

Ну, и только война кончилась, и мы и шли в сорок пятом по орехи, только немец отошел, и шли по орехи. Реку перейшли — стоит... И шли, и шли дорогой. Шла с нами тетя — мы еще маленькие — и шла, и шла. Мы оглянулись в бок — сидит русалка дли[5] пункари[6], сидит, и во­лос черный, сама щуплявая, тонкая, сидит угнумши. А мы закричали:

—  Тетка! Тетка! Ах, тетушка! Глянь-ка, кто это?!

Она кинула севалку, кинула севалку и пошла к ей. Подошла, с се­бе одёжу скинула, на её накидала. Что она с ей поговорила? И пош­ла с нами:

—  Идите, идите, не бойтесь, нам ничёго не будет.

Всё... А эта женщина была чуточку, как скажут эта, как мы всё гово­рим, — колдунья...

[Русалок] тут много было. Русалок тут развелося, очень было много у нас, ну, их поизничтожили всех... Ну, знаешь, такие, — как один гово­рил, — пойдут в лес, что эта молодежь:

—  А! Глянь-ка, такая-то, сякая-то!

Ну, их [русалок] убивали да стреляли, изничтожали вобщем... Они ж-то сидят, они угнумши сидят. Волос, волос распустёмши, волос чер­ный. А соткель они прибыли вот к нам сюда? У нас же их не было. А с войне оны сюды к нам попришли... И голая сидела, совсем голая, толь­ко волос. Вот сидела так-то на пню, она сидела и угнумши, и мы сами видели, мы ж закричали, караул закричали!.. А испугались, глянь-ка, мо­жет, там немцы ж были в тых-то пункурях. Оны [русалки] ж, иде и нем­цы были, оны на тых-то... Оны [немцы] березки срезали, а пни остава­лись. Они [русалки] на пнях на тых-то сидели.

 

№3.

Девочка моя, я сама видала плохого человека и в лесу видала нечи­стого духа. Пошли мы с матерью по черники — усё есть на свете! Пош­ли по черники. Солнышко взошло: так липничек, а так — косогорье. Наберем черники крупные, хорошие, брали тогда — набирки[7] были. Берем, берем, берем, солнце пригрело жаркое. Их! По липнику в сава­нах идут! Во всем в белом, все в саванах. Липник пригнулся к земи, ког­да мы пошли к краю. Краем етым в левой стороне <о>ны пошли. Мне мать моя и говорит:

—  Тань, пойдем, девочка!

Ох, лихо! А мне не говорит, а я сама видала, а не говорит мне.

—  Пойдем, — говорит, — а мне пить захотелося.

—  Мам, мы ж набирок не добрали.

—  Пойдем, мы лучше завтра придем.

Она-то испугалась, мать. А когда мы вышли на дорогу, на чистое по­ле, тогда она мне:

—  Тань, ты ничёго не видала?

—   Мам, я видала, что, — говорю, — по липнику, как оне пошли. Есть всякаи тама.

 

№4.

Вот у нас папа, когда ... вот папу убили нашего на войне в 39-ом го­ду, и мама... Рыли уже картошки в осень, а я с детями [младшими сест­рой и братом] была. Ну, я ветрела ее, она идёть уже поздно, и дверь от­крываем в хате. А у нас в хате кто-то охает! На всю хату! Вот хата тоже была... А мама боялася итить, а я... уже ж это 9-ый год мне был:

—  Маня, доча, сходи! Ктой-то у нас охает? Может быть, сосед пришел?

Сосед у нас болел дуже.

—  Может быть, сосед пришел к нам?

Я туда зашла в ту хату — охает! Я туда захожу — дальше мне кто-то охает. Я туда захожу — дальше мне... и мне... А мама стоит у коридоре. Да. И оказывается на печи охает мне:

—  А, дочь, лезь на печку, погляди, ктой-то о<хает>.

Я и на печку полезла:

—  Мама, тут никого нет, мама ни<кого>...

А все равно охает. Мама нас забрала, трое нас отставалося — маль­чик при немцах умер у нас, три годика было мальчику, брат мой. Да. Я говорю:

—  Мам, никого нету, я все обошла, никого нет.

Мама побоялася в хату идтить — да мы к соседям, там у маме двою­родная рядом так во недалеко жила, мы туда. И нам... Приходим туда, мама ее нянькой звала.

—    Нянька Олдоня, пойдем посмотри, у нас кто-то в хате. Маня по­шла. Я боюся в хату идтить. Маня пошла — никого нет, а охает.

Пришли — и никого нет у хате. Опять же мы пошли, только побы­ли там у сестренки, да, и мама пошла, бабушка там была эта, отгадчица. А мама и говорит... На маму бабушка тая:

—  Доча, — говорит, — это к плохому, это хозяин тв<ой>, ваш охает, это что-то случится с папой с моим, с Федею.

А вот даже недели не прошло — и умершая[8] пришла. Вот я сама хо­зяина слышала. А мама посылала меня:

—  Мол, посмотри, может, кто из соседей пугает нас.

А я обошла — все нет никого нигде. А она трусила, боялась.

 

№5.

Ну, это было... Раньше свадьбы делали, вот, кто выходит замуж, дев­чата собиралися, полотенца вышивали, платочки для ребят дарить. Ну, и мы, в нашем доме всё собирались, у нас лампа была побольше ж, у людей-то коптелочки были, а это папа ж как начальник был. Так. Ну, у нас собирались. И вот было кино хорошее. Я говорю:

—  Девчата, я пойду в кино.

А вот Анна Васильевна — сестра моя, еще три девчонки у нас сиде­ли. Я говорю:

—  Я пойду.

Оны говорят:

—  Не, мы не пойдем, а у нас еще много работы, ты свои много сде­лала, а я, — говорит... — А ты, — говорит, — уже много [вышила], а мы еще, — говорит, — будем.

И пошла я в клуб. Кино кончилось — иду. А у нас вот только дом мы построили. И тут щеп была... Ну, и вот, кино кончилось — и бегу домой. Бегу домой, вижу — как человек коло этых щеп, коло кучи щеп. Я бли­же подхожу. Я подумала, что это соседка (смеется) щепы воруить, да и говорю:

—  Вижу, вижу, что Вы берете щепы наши.

Вот. Я ближе подхожу — большая, большая передо мною вот, высо­кая такая женщина. А я думала, что это на нашу, на мою сестру, Анну Ва­сильевну... Ну, одна девчонка, она выше всех нас была, посадила себе на плечи — вот такая большая стоит. Я еще ближе подхожу. Ну, я когда ста­ла ближе подходить, то сразу вот как в эту... собака не собака такая лох­матая превратилася и ко мне! И вот как вихрь мне под ноги! И я не до дому, а обратно до клуба. Клуб у нас вот, недалеко ж от нас. Ну, я при­бегаю. Ребяты говорят:

—  Что ты вся белая?

А я напугалася. Я говорю, на двоюродного [брата] отца говорю:

—  Провадь меня до дому!

Ну, ребяты меня провадили, я захожу... А с нами жил мамин отец, го­ворит... А девчата:

—  Что тебя, — говорят, — долго не было?

Я говорю:

—  Да вот, я думала вы пугаете, а это, — говорю, — кто-то меня, — говорю, — напугал.

А дедушка сразу и говорить:

—  А чо ты домой не пришла? Я б, — говорить, — ей! Это, — гово­рить, — ведьмуга была! Я б, — говорить, — ее палкою хорошо налупил!

И потом вот мать сказала... Тут одна старушка жила тоже, недалеко от нас, мы ей воды носили, она одна жила. Она [мать] говорить:

—  Во, вчера с Шурой было так, что вот видела она, ну, мол, то ли ведьма, то ли... — вот мать так говорить.

Она [старушка-соседка] спрашиваить у меня и сказала:

—  Ты сразу домой побежала?

Я говорю:

—  Нет, я побежала до клубу, меня, — говорю, — ребяты провадили.

Говорить:

—  Вот, если б ты домой прибежала, значит это, — говорить, — плохо тебе будет, — говорить, — если б дома, то б в доме что-то случилося. Это в клубе, — говорит, — жди что-то плохое, — говорить, — в клубе.

Вот. И правда! Ну, и потом где-то через месяц мне в клубе голову пробили, просто нечаянно, двоюродный [брат] отцу [пробил]. Раньше ж вот не такие с местами [сиденья были], а просто скамейки ставили, а ки­но кончится — убирали. Вот он как убирал, и мы стояли четыре девчон­ки нас, и мне нечаянно по голове попало. И я только у подруги увиде­ла, что на ней кровь, и говорю:

—  Саш, на тебе кровь, — говорю, — у тебе кровь.

И я упала и не слышала. Ну, и ясно. Это, уже когда меня принесли, я не помню, как меня перенесли. Я уже лежала на постели. Потом вра­ча привезли. Ну, и всё прошло.

 

№6.

Навье было и мне самой. Вот спала я, я как спала, а потом просну­лась, как все равно. И чую — на меня что-то ложится, легкое такое, а не знаю что. Я так-то вот руки растопырила (показывает, как развела руки в сторону), прямо вот, а сама... И вот это, знаю, что говорят, что надо спросить. Я была в положении, мне было уже под снос, ходила. А я так- то вот (показывает) руки поставила, говорю:

—  К чему, к чему? — шепчу.

А он говорит:

—  Замуж выдам не за худшего.

На мене, понимаешь? Замуж выдам не за худшего. Я! Глаза на лоб! И ушел — нету, нету. Я вот так вот до утра руки держала, лежала задубём- ши. Когда проснулась, так-то вот печку вытопила, а тут у нас женщина жила, суседка, ну, она и сродни — Дуня. Вот, Дьячихина. Да. Я ей рас­сказываю.

— Матка, так-то и так-то сегодня. Я умру нынче. Я на родах умру, на­верное.

Она говорит:

—  Чего, Мань?

А я говорю:

—  Вот так и так. На меня сегодня навалилось чтой-то такое, я не знаю что, а легко, не так тяжело.

Бывает, что тяжело. Если тяжело — то плохо, да. Она говорит:

—  Ну, как навалилось? Ты не спросила?

Я говорю:

—  То-то и дело, что спросила, — говорю. — К чему, к чему? — про­шептала я.

А он говорит:

—  Замуж выдам не за худшего.

Она тогда мне и говорит. Говорит:

—  Не горюй. Чтой-то будет тебе, но ты живая будешь.

И правда, было со мной плохо, на родах у меня... Роды были тяже­лые, и по мне пошли волчки в больнице. Еле их вылечили, три года <о>ны по мне ходили, пока на бабушку я попала. Вот как бывает, ви­дишь — замуж выдам не за худшего. Вот за плохое, если б сказал, за плохого, значит бы, всё, плохо мне было, совсем могла б я кончиться. Вот, видишь, как бывает. Бывает...

Мне вперед наваливалося, это, как на ноги прямо... Это у меня сес­тра была инвалидка, ну, она парализованная была, она ходить ходила, но не разговаривала, и вот и ручка у ей, ножка [были парализованы]. Да, и вот как мне на ноги — бряк! А по хате как загремели котлы! Ох, про­пала я! Кто ж это к нам пришел? А я вот, у мене был мальчик, сын вот больший самый, уже Толик был, я думала ён с постели ко мне йдет, на ноги мне. Я тах-то руку протягиваю — захотела взять его, к себе дерга­нуть, как хватила рукой — мягкое!.. Шерсти нет, а вот мягкое тело та­кое, как вот тесто. О, Господи-Исусе, я тогда... знаю я молитву «Живые помочи». «Живые помочи» молитву читать стала, прочитала эту молитву, всё утихло сразу, и это кудай-то делося. Во, и вот эта моя сестра, тай-то инвалидка, умёрла... Вскорости...

 

№7.

А мне как дочке етой... И вот, милая, как умирать... Как умирать, я ведь никогда ж и не подумала, я лежу, через три дня [как дочка уехала], лежу, а что-то ночью не могу спать, я ж одна. Лихо! Что-то мне так пло­хо! Мне-то что-то так разрывается сердце! А потом, милая — здук-здук- здук-здук — а мне в окошко! Как человек! Братцы, да хто ж это? И здо­рово! Вот вы понимаете, вот так как начал стучать (стучит в окно) — братцы, кто-то у верхнюю шибку[9] Я подхватываюсь, я спю здеся (пока­зывает на диван), подхватываюсь — да что ж это? Я вот так-то молиться Богу — о, Господи, да что это?! А потом отвернулася я, Богу молиться темно было, как раз два часа. Обратно! В чулан ушла я в етот во где сплю, обратно так-то (стучит в окно) — глядь, птушка здоровая, черная и распростёрши по стеклу, и клювом бьеть! Глазы — я свет уключила — глазы красные, видно прямо! И мне стучит в ето, я сразу говорю: ну, всё! А говорять же: всё, если только стучит птушка — это горе большое. Вот какай-та ж это весть приносить! Или душа это прилетела ее? И тут-то ж она [дочь] ночью и умерла. [Птица] облепила прямо — крылья большие, незнамо как! Как глянула я — я молиться перед Богом! Ладно, милая, я молитву прочитала, упала на ету [кровать] да говорю:

—  Господи, помилуй жа, Господи! Сохрани ж, Господь, моих детей!

Узяла легла на ету, на койку — обратно стучить! Прямо клювом вот

так, милая! Нос большой, вот как (стучит в окошко), вот так! Здоровая, как вот сова, вы знаете, как летает ета. Ой, я говорю:

—  Господи! Кши-кши на нее!

Облепила все стекло — и как она держалася — вот большое прямо верхнее. Я говорю:

—  Ну, все! Какое-то горе!

Назавтря встала, а мне надо в клуб идить. А я еще в клубе работаю. Ох, иду в клуб, а у мене что-то сердце чувствует, бьется мое все сердце. Смотрю — говорят:

—  Люся умёрла, умёрла!

Все троицкие позаплакали, знают же, какая дочка была. Ой, я не могу, я прямо мертвая лежала! Милая, не могу! Как рассказала я так-то, как ета птушка! Вот ета птушка мне весть принесла!

 

№8.

Вот сейчас бы я жила на широкую ногу! Во, дура, не взяла. И коро­ву б не держала, и молочко б ела!

Носила я почту. И там одна жила бабка, такая добрая бабка! У ней [у ее квартиросъемщицы Вали] была контора, вот не контора, забыла, ну, вот, магазины к ей... вот я отчеты носила к ней туды, к той-то, к Ва­ле. Ну, а бабка была добрая, а с войны ж было плохо, и, считай, ничего ж не было, в лаптях ходила. А у той-то бабки были сарафаны! Как, бы­вало, приду — а у ней сарафаны! А детей не было, а я целила, чтоб она мне — но она добрая, она меня жалела — чтоб она мне сарафан бы да­ла. Она мне не давала. Я, бывало, приду — так-то во и на речку схожу, и хату ей помыю, думаю... А показывала, что тый-то сарафаны. Хоп — она заболела! Заболела, я прихожу. Валя и говорит:

—  Моя бабка заболела.

Ну, я прихожу — болеет, сильно болеет. День хожу, другой, каждый день ходила, всё ходила. Так-то, бывало, приду — она меня покормит, жрать же охота, ну... Покормит, ну, добрая была бабка. Хоп, она и говорит:

—  Манюш, наверно, я умру. Возьми-ка там-то вон...

А у ней была деревянная хата. На полочке так-то во, перед дверкою большая полка была, лежала.

—- На полочке, возьми там-то везлячок[10].

А тряпка, ну, тряпка, в тряпке — гвоздик. Да, я думала она мне по­ложит что-нибудь гожее, а она — той-то гвоздик, ну... Я той-то, во, по­глядела, говорю:

—  Валь, да это какой-то гвоздик.

Я говорю:

—  А что с им делать?

Она [бабка] говорит:

—  Увоткни в эту, в притолоку — тресканая притолочка — воткни гвоздик.

Я гвоздик увоткнула — как полилося молоко! А стоял чугун боль­шой с помоями, и в той-то чугун, в чугун налилося молоко. Мы приня­ли[11] , стали в ведра — идет молоко!

Мы с Валей глядим — молоко идет, во! Вот тож ведь делала, ну... Я тогда говорю:

—  Баб, а что теперь делать? Она говорит:

—  Вытащи и, — говорит, — возьми себе.

Думаю: отец же мой знает[12]. Нет, думаю, не буду, на чёрта мне этот гвоздь? Дала б ты мне сарафан бы шерстяной, а то гвоздь мне дала. Я пришла домой, отцу рассказала. Говорю:

—  Тять, так-то и так-то. Бабка мне гвоздик давала — а молоко идет! А он говорит:

—  Не смей! (Стучит пальцем по столу). Оно тебе не надо!

И тут-то назавтра меня на работу, это, за почтой не послал, малого послал, меня не пустил второй день.

Бабку эту схоронили. Схоронили, я приезжаю, говорю:

—  Валь, схоронили бабку?

—  Схоронили.

—  Что ж она мне ничего не отказала? Она говорит:

—  Нет.

Я говорю:

—  А где ж этот гвоздик?

И мы с Валей поискали, поискали и не нашли. Вот комуй-то она пе­редала. И вот она передала — и она умёрла. Если б вот я отказалася, она не умёрла.

 

Паспортные данные к текстам

Все приведенные тексты расшифрованы

с аудионосителей. Расшифровки и звуковые оригиналы хра­нятся в Фольклорном архиве отдела фольклора Ин­ститута мировой литературы им. А.М. Горького.

 

№1. Калужская обл., Людиновский р-н, д. Черный Поток. Запись 1992

года от Анатолия Козлова, 1951 г. р., места. Т. XII. № 146. С. 120.

№2. Калужская обл., Людиновский р-н, д. Манино. Запись 1989 года от Екатерины Наумовны Богачевой, 1926 г. р., места. Т. I. № 73. С. 106.

№3. Калужская обл., Людиновский р-н, д. Войлово. Запись 1990 года от Татьяны Андреевны Гудковой, 1911 г. р., места. Т. VIII. № 48. С. 35-36.

№4. Смоленская обл., Рославльский р-н, д. Крапивна. Запись 1998 года от Марии Федоровны Масловой, 1930 г. р., места. Т. XVIII. № 136. С. 116.

№5. Брянская обл.,     Рогнединский р-н, с. Снопот. Запись 1996 года от Александры Васильевны Макаровой, 1924 г. р., места. Т. XIII. № 126. С. 98.

№б. Калужская обл., Людиновский р-н, д. Усохи. Запись 1989 года от Ма­рии Александровны Малаховой, 1930 г. р., места. Т. III. №№ 73,75. С. 71-72.

№ 7. Калужская обл., Куйбышевский р-н, с. Троицкое. Запись 1996 года от Екатерины Яковлевны Балабановой, 1922 г. р., места. Т. XII. №134. С. 129.

№8. Калужская обл., Людиновский р-н, д. Манино. Запись 1989 года от Марии Федоровны Махровой, 1924 г. р., уроженка д. Усохи. Т. II. №3. С.5-7.

 

Печатается по разрешению редактора-составителя сборника: Этнографические очерки. Серия Живая культура Российской провинции.

"Калужский край. Козельский район".

Москва, 1999 г. с. 174-187

 



[1] В нашей коллекции младшему рассказчику, видевшему хозяина (домового), —15 лет, старше­му, встретившему в лесу недуха (лешего) — 89 лет.

[2] В этом отношении интересна типологическая аналогия из детского фольклора. В текстах страшилок мир взрослых, как правило, представлен беспомощными, пассивными и трусли­выми персонажами, тогда как дети проявляют находчивость, отвагу и в историях со счастли­вым концом выходят победителями в борьбе с носителями зла.

[3] Хура (искаж. от фура) — большая телега.

[4] Михалево — название местного скотного могильника, который расположен в километре от д. Черный Поток. Могильник представляет собой глубокую яму около 50 метров в диаметре, во­круг которой растет небольшая березовая роща. Согласно общераспространенному поверью, в Михалево на храмовые праздники слетаются колдуньи из окрестных деревень.

[5] Дли (диал.) — около.

[6] Пункарь (или пунка) (искаж. от бункер) — сарай.

[7] Набирка — плетеная корзина для ягод или грибов.

[8] Умершая — похоронка.

[9] Шибка — оконное стекло.

Ю Везлячок (от везляк) — связанный узелком платок или кусок ткани.

[11] Приняли (диал. — от принять) — взять.

[12] Отец рассказчицы был знахарь.

 

Что ещё почитать на сайте "ЭНЦИКЛОПЕДИЯ КОЗЕЛЬСКА" по этой теме:

Н.М. Ведерникова

Традиция устного рассказа в селе Клюксы.

Из блокнота собирателя

http://www.kozelskcyclopedia.ru/2012-02-01-08-07-00/36-2010-12-01-04-51-13

Слаговищи - деревня колдунов. Фольклор одного села.

http://www.kozelskcyclopedia.ru/2012-02-01-08-07-00/33-2010-11-27-14-06-24#comment-32842